Вообще интересно, что есть такое понятие как ''русская зима'', но не существует ни ''русской осени'', ни ''русской весны''. ''Русское лето'', пожалуй, есть, и заключается в полном отсутствии этого самого лета.
Хотя в классических романах девятнадцатого века ''русская осень'' чувствуется очень отчетливо. Взять хотя бы Левина из ''Анны Карениной'', который глубокой осенью просиживал неделями на болотах, стреляя птиц. А как вальдшнепов прикажете приготовить, зажарить или засолить? Засолить, голубчик Прохор, засолить...И леса, бескрайние леса, заваленные прелыми мокрыми сучьями, разноцветной палой листвой, и белесое небо, и холод, и чистые ручьи, через которые перекинуто бревно, так и норовящее переломиться посередине.

Мне еще кажется, что осенью как будто стирается граница между небом и землей. Может быть это потому, что осенью часто идет дождь, и вода как будто соединяет эти два мира. По утрам повисает туман, и в нем не разобрать, где земля, где кусты, а где облака. Вдруг оступишься, и упадешь вверх?
А вечером, когда идешь домой, особенно остро слышны ''человеческие'' запахи. Идешь вдоль первого этажа многоэтажек, и сразу понимаешь, что вот тут сегодня на ужин плов, а здесь - жареная картошка или рагу, или пирожки. И хотя это не твой дом, все равно становится тепло, потому что рядом с тобой жизнь. Кто-то оставил на дороге пучок кленовых листьев, кто-то вывел на асфальте сакраментальное all you need is love, и теперь дождь старательно замывает неровные буквы. Где-то здесь совсем недавно были люди, и я иду по их следам, а потом повернешь за угол - и там бабушка гуляет с годовалым внуком, наблюдая за его ковылянием с такой гордостью и любовью, что хоть сейчас пиши с них портрет. Мне кажется, что собирать в памяти маленькие проявления тепла и доброты - одно из самых больших удовольствий в жизни. В ней на самом деле гораздо больше грубости и жестокости, чем доброты, но, думаю, тут фишка в том, что доброта намного эффективнее, и именно мокрой сумеречной осенью это почему-то становится особенно заметно.